Алексей Григорьев | |
Алексей Григорьев. «Сизиф» |
|
Имя при рождении: |
Алексей Станиславович Григорьев |
---|---|
Дата рождения: | |
Место рождения: | |
Дата смерти: | |
Гражданство: | |
Жанр: | |
Учёба: |
Детская художественная школа (Обнинск), |
Алексе́й Станисла́вович Григо́рьев (23 декабря 1949, Курск, РСФСР, СССР — 2002, Российская Федерация) — советский и российский скульптор, график.
Содержание |
Родился в Курске, вырос в Курске и Обнинске. Учился в детской художественной школе Обнинска, где отличался весёлым нравом, любил петь песни под собственный аккомпанемент на фортепиано.
На художественно-графическом факультете Московского государственного педагогического института имени В. И. Ленина учился у Аделаиды Пологовой, которую считал своим главным учителем.
Как скульптор начинал с гипса, затем перешёл на мрамор, гранит, алебастр. Отказался от классицизма и перешёл к минимализму. Начав работать с металлом, стал объединять его с камнем и деревом.
С начала 1990-х годов, не имея работы в России, стал регулярно и подолгу жить и работать в Германии, оставив там значительное количество парковых скульптур, главным образом из металла.
Вернувшись в Россию с тяжёлой болезнью, о неизлечимости которой он не знал, начал работать с керамикой.
В 1970-е гг. стал заниматься графикой, в том числе книжной. Иллюстрировал «Стихи для детей» Даниила Хармса и других обэриутов, сборники немецкой поэтессы А. Голин, российско-израильский альманах еврейской культуры «Диалог». Цикл журнальных иллюстраций к романам Андрея Платонова «Котлован» и «Чевернгур» был воспроизведён в немецких изданиях. Выступал постоянным иллюстратором книг своей матери — поэта Надежды Григорьевой.
Внешние изображения | |
---|---|
Фотография Алексея Григорьева |
Начал выставляться с 1972 года. Отдельные работы в жанре парковой и монументальной скульптуры установлены в Уфе, Нижнем Новгороде, Тюмени, на Украине, в центре Ташкента (разрушены исламскими экстремистами). Самый известный монумент воздвигнут в начале 1990-х одновременно в Москве возле Музея Сахарова и в центре Берлина на месте Берлинской стены (совместно с Даниэлем Митлянским): фрагмент стены «пробивают» летящие бабочки, символизирующие идею свободы. Многие скульптурные работы находятся в парке скульптур возле Третьяковской галереи на Крымском Валу в Москве.
Гавриил Заполянский считает, что творческая манера Григорьева наиболее близка немецкому экспрессионизму[1].
И хоть нельзя сказать, что этот язык абсолютно нов — он проступал уже давно в широких «мазках» Родена — Голубкиной — Трубецкого, в 30-х в работах Пикассо и его подмастерьев, а ближе к нашему времени — в ажурной «тригонометрии» Сидура и таких нелепо-трогательных металлокерамических фантазиях Берлина, — работы Григорьева озадачивают каким-то бесхитростным однообразием выбора, преданностью этому выбору. Крайняя сдержанность, робость и пугливость движения, как бы даже полная анонимность, самоустраненность автора. Это сделано во сне ли, в бреду ли? Но это есть то самое уяснение подлинного, по которому не очень-то робкий Сальвадор Дали определял достоинство искусства. Мы видим миражи вписанных в пространство существ. Это некие озадачивающие сущности, ласково сложенные из металлических лепестков, травинок, пестиков, но не из тех, что красуются в безупречных гербариях. Тут как бы и протоформы, и постформы, нечто в ожидании преобразования и «полной гибели всерьез» или уже прошедшее его с непроходящими следами и шрамами. Вот, кажется, приближаюсь к сути ощущения: тут дело не в тематизме «серьёзной музыки», а в обозначении некоей знаковой системы пережитого, шрамы века... Тут есть настоящие шедевры! Вот — невероятно! — из каких-то труб малого диаметра: изгибы тела горестно и безоглядно любящего, земная, изначальная любовь-страдание, как бы уже всё предвидящая. И все это — среди трав. И все это живое дыхание труб именовалось, помнится, «Венера», таблички нет... Вот ангелу подобный, тонко струящийся, несущийся на колеснице — вернее, весть несущий. Это надо видеть! Это надо спасать и хранить в специальном музейном зале, хотя бы и подвальном для начала, потому что уже и ржавчина делает свое историческое дело, и вандалы, гляди, нагрянут нечаянно и сюда. Ведь непонятное тревожит, и этот язык ещё не всегда легко читаем. И дело тут не только в том, чтобы сохранить и спасти эти двадцать уникальных по искренности и языку скульптур и поставить имя автора в достойный ряд с именами Вадима Сидура и Леонида Берлина. Надо — пора уже! — осознать, что наши музеи никак не могут найти пространственные, цветовые, фактурные и иные решения, способные достойно показать явление скульптуры, без помех, без вторжения иных жанров.[1] |
«Созвездие». Металл
«Преклоненный». Металл
«Аккорд». Металл
«Наследник века». Металл
«Наследник века» (фрагмент). Металл
«Наследник века» (фрагмент). Металл
«Всадник». Металл
«Пенелопа». Металл
«Пенелопа» (фрагмент). Металл
«Незнакомая планета». Металл
«Всадник». Мрамор
«Ночная дама». Металл
«Ночная дама» (фрагмент). Металл
«Ангел склонённый». Мрамор
«Торс». Металл
«Скованный минотавр». Металл
«Кентавр». Металл
«Колесница мира». Металл
«Лежащая». Дерево
«Лежащая». Дерево
«Лежащая». Дерево
«Поверженный». Металл
«Корабль-призрак». Металл
«Пришелец». Металл
«Сизиф». Металл
«Заклинание». Металл
«Заклинание». Металл
«Воин-призрак». Металл
«Звезда-полынь». Металл
«Сказочный зверь». Металл
«Метафизика». Металл
Алексей станиславович шемес, алексей станиславович трофимов.
Файл:Verseuse phénix Musée Guimet 2418.jpg, Машина логического вывода.