«Германия» (лат. De origine et situ Germanorum, «О происхождении и местоположении германцев») — составленное Тацитом на исходе I в. н. э. этнографическое описание германских племён, живших в то время за пределами Римской империи.

Содержание

Поскольку Тацит не бывал в описываемых землях, предполагается, что он черпал информацию из разговоров с ветеранами германских войн и из несохранившихся сочинений других авторов — например, «Германской войны» Плиния Старшего^[1]. Этим же объясняется несоответствие данных о политической ситуации на границе реалиям Тацитова времени.

Подобно тому, как в «Агриколе» Тацит описал характер и обычаи бриттов, в «Германии» он пересказывает племенной состав, верования и нравы германцев, проницательно видя в них главную угрозу гегемонии Рима. Упор сделан на их простых добродетелях и примитивных пороках, которые сродни порокам и добродетелям древнейших квиритов республиканского времени^[2]. Тацит отчасти идеализирует врагов своей державы, противопоставляя их бедную и дикую жизнь развращению утопающего в роскоши имперского Рима. Историка прельщают их этническая однородность, близость к природе и скромность их потребностей — цивилизация даёт комфорт, но развращает нравы^[3]:

Населяющие Германию племена, никогда не подвергавшиеся смешению через браки с какими-либо иноплеменниками, искони составляют особый, сохранивший изначальную чистоту и лишь на себя самого похожий народ. Отсюда, несмотря на такое число людей, всем им присущ тот же облик: жёсткие голубые глаза, русые волосы, рослые тела.

Многие сведения о германцах известны исключительно из сочинения Тацита. Его данные о верованиях германцев имеют мало общего с той германской религией, которая будет через 1000 лет закреплена в «Эддах»^[4]. Только благодаря Тациту известны хтонический культ «царя всяческих божеств» и празднество в честь богини плодородия Нерты:

Тогда наступают дни всеобщего ликования, празднично убираются местности, которые богиня удостоила своим прибытием и пребыванием. В эти дни они не затевают походов, не берут в руки оружия; все изделия из железа у них на запоре; тогда им ведомы только мир и покой, только тогда они им по душе, и так продолжается, пока тот же жрец не возвратит в капище насытившуюся общением с родом людским богиню.

Исключительный интерес представляет перечисление Тацитом названий германских племён (по современным данным, некоторые из них, как, например, батавы, были отнесены к германцам по ошибке). Это один из первых источников, где упомянуты готы. Тацит первым упоминает полудиких обитателей дальних берегов Балтийского моря — феннов (Fenni) и эстиев (Aesti). В Новое время эти экзоэтнонимы были распространены на финно-угорские народы, называвшие себя «суоми» (финны) и «маарахвас» (эстонцы)^[5].

У феннов — поразительная дикость, жалкое убожество; у них нет ни оборонительного оружия, ни лошадей, ни постоянного крова над головой; их пища — трава, одежда — шкуры, ложе — земля; все свои упования они возлагают на стрелы, на которые, из-за недостатка в железе, насаживают костяной наконечник. И у малых детей нет другого убежища от дикого зверя и непогоды, кроме кое-как сплетённого из ветвей и доставляющего им укрытие шалаша.

Судьба

После падения Римской империи сочинение Тацита было предано забвению до 1455 года, когда единственная его рукопись была обнаружена в Херсфельдском аббатстве. За изучение «Германии» взялся Энеа Сильвио Пикколомини, сообщаемые Тацитом сведения стали предметом горячих дебатов гуманистов. На материале Тацита подчёркивалось, что противостояние римского Юга и германского Севера отнюдь не порождено Реформацией, а имеет тысячелетние корни^[6]. Вновь вошло в употребление давно преданное забвению слово «Германия»^[7].

Немцам льстила нарисованная Тацитом картина их предков как своего рода благородных дикарей, на упомянутые в тексте пороки вроде пьянства и лени обращалось мало внимания^[3]. Сочинение Тацита было поднято на щит в эпоху романтического национализма, служило обоснованием идеологии пангерманизма, в связи с чем историк Арнальдо Момильяно в 1956 г. даже причислил «Германию» к числу наиболее опасных книг в истории^[8].

Примечания